Шел второй месяц войны. Фашисты продвигались вперед. Вражеская авиация прокладывала путь своим сухопутным частям. Наши войска оказывали отчаянное сопротивление, но пока еще не могли остановить бронированный вал немецкой военной машины. Из флотов в самом тяжелом положении в это время находился Балтийский. В первую неделю войны пришлось оставить Либаву. А в конце июня, через несколько дней после падения Риги, неприятель одним острием своего наступления нацелился на Таллин. Авиация Балтийского флота, сосредоточенная к тому времени на аэродромах близ Ленинграда, наносила удары по конвоям в Рижском заливе и помогала сухопутным частям сдерживать движение танковых колонн. Но жаль было растрачивать силы торпедоносной авиации на незначительные сухопутные объекты.

На острове Эзель были аэродромы, однако обеспечивать действующие оттуда самолеты становилось все труднее. Да и остров подвергался частым интенсивным налетам неприятельской авиации. В конце июля фашисты совершили свой первый налет на Москву. Ставка вынуждена была по ночам работать в укрытии. С наступлением темноты вражеские самолеты с немецкой пунктуальностью появлялись над столицей. За одиночными бомбардировщиками налетали группы и сбрасывали бомбы, стараясь попасть в центр города - Кремль. Нам хотелось совершить ответный налет на Берлин. Но как? Самолеты ДБ-З, даже с форсажем (ДБ-ЗФ), с ленинградского аэродромного узла не доставали до логова противника. По плану в эти дни мы готовились нанести авиационные удары по Пиллау, где базировались корабли немецкого флота.

Однажды, развернув обзорную карту, мы с В.А.Алафузовым, исполнявшим обязанности начальника Главного морского штаба, обсуждали общее положение на фронтах, и особенно на морских театрах. Северо-Западное главнокомандование, сформированное в Ленинграде, стремилось остановить врага на Псковском направлении. Таллин - главная база Балтийского флота - отражал атаки противника, рвущегося к столице Советской Эстонии. Только узкая прибрежная полоска берега оставалась еще пригодной для сухопутных коммуникаций. Положение было нелегким.

И все же Владимир Антонович циркулем примерял, как далеко можно посылать наши самолеты. С ленинградских аэродромов они "дотягивали" лишь немного дальше Либавы. А вот если стартовать с аэродромов на острове Эзель, тогда можно лететь до Кенигсберга и дальше. Это с нормальным запасом топлива по расчетам еще мирного времени. Ну а если взять самый предельный радиус действия этих самолетов? Да, тогда и до Берлина можно достать! Правда, лететь придется над морем и, сбросив бомбы, немедленно возвращаться. Потеряй в полете 20 - 30 минут, и летчики не дотянут до своих аэродромов. Посадка либо на острове Эзель, либо на территории противника - другого выбора нет. Ну, а какой на вражеской земле будет оказан прием нашим летчикам после того, как узнают, что эти "незваные гости" возвращаются из Берлина? Значит, выбора действительно нет. Только один вариант - лететь на Берлин на самой выгодной во всех отношениях высоте и, не теряя времени, бомбить, какое бы сопротивление там оказано ни было. Потом строго прямым курсом возвращаться домой. Одним словом, лететь можно, если найдутся отважные летчики, будет исправной материальная часть и свои аэродромы не закроет туман. Вместе с Алафузовым мы проверяли расчеты. Брали различные нагрузки бомб при полном запасе топлива. Ставили одну ножку циркуля на аэродром, на остров Эзель, засекали дугу окружности на предельный радиус на территории Германии и рассуждали примерно так: "До Кенигсберга долетит? - Долетит". "А до Берлина не долетит? - Не долетит".

Совсем как у Гоголя с колесом: "До Москвы доедет?.. До Москвы не доедет". Наконец после консультации со специалистами пришли к заключению, что если самолеты возьмут полный запас горючего - 3000 кг - и не более 750 кг бомб, то они пройдут расстояние до Берлина - около 900 км - и вернутся домой, имея 10-15% запаса горючего.

Было это в последние дни июля. "Заманчиво, - подумал я, - но не пошлем ли мы летчиков на операцию, из которой они не вернутся?" Нужно было еще раз все взвесить и только потом решить. Да и после этого я должен был спросить разрешения Ставки Верховного Главнокомандования. Дело было серьезное и выходящее за рамки прав наркома Военно-Морского Флота.

Командующий ВВС ВМФ С.Ф.Жаворонков был поставлен в затруднительное положение. С одной стороны, его же данные показывали, что такую операцию провести можно. С большим риском, на пределе, но можно. С другой - какая огромная ответственность ложится на него, если полет окажется неудачным и с большими потерями. Ведь можно потерять и все самолеты. "Буду докладывать Ставке", - сказал я ему, чтобы подчеркнуть всю серьезность положения. "Дайте подумать, посоветоваться с исполнителями", - ответил Семен Федорович.

Еще раз все было проверено и взвешено. Намеченным для такого ответственного задания полком командовал полковник Е.Н.Преображенский, а штурманом полка был прекрасный специалист капитан П.И.Хохлов. Произведенные им расчеты подтвердили возможность выполнения такой задачи.

И вот через два дня на очередном докладе Верховному Главнокомандованию я разложил карту Балтийского моря, на которой остров Эзель и Берлин были соединены жирной линией, показаны расстояния и расчеты, какое количество бомб можно взять: одна пятисотка или две по двести пятьдесят, не больше, иначе не хватит топлива.

Бомбардировочный удар советских самолетов по Берлину имел тогда большое политическое значение. Ведь именно в это время немцы уже трубили о разгроме нашей авиации. Налет на логово врага, как ничто другое, убедительно доказал бы обратное. Ставка утвердила наше предложение. "Вы лично отвечаете за выполнение операции", - было сказано мне на прощание.

Вернувшись, я тут же отдал все нужные распоряжения. На основании решения Ставки Военному совету Балтийского флота было приказано подобрать 15 экипажей Первого минно-торпедного полка и к 10 часам 2 августа перебазировать их на Эзель. Ранее поставленную задачу - бомбардировку Пиллау - пришлось отменить. Контроль и руководство подготовкой к полетам были возложены персонально на С.Ф.Жаворонкова.

После принятия решения Ставка торопила меня. Понимая всю ответственность перед людьми, которым предстояло выполнять столь рискованное задание, было решено сначала выполнить ряд пробных полетов, убедиться в возможности налета на Берлин, собрать нужные данные о воздушной обороне противника и только после этого дать окончательное "добро".

В ночь со 2 на 3 августа был произведен вылет на разведку погоды и бомбежку ближнего объекта - Свинемюнде. Экипажи взяли полный запас горючего и бомб - как бы для полета на Берлин - и поднялись с аэродрома Кагул. Операция показала, что отлично тренированные летчики могут стартовать и с этого ограниченного аэродрома.

В ночь с 4 на 5 августа пять самолетов произвели разведывательный полет на Берлин. Было установлено: зенитная оборона расположена кольцом вокруг него в радиусе 100 км, много прожекторов с эффективностью действия до 6 тыс. м.

Теперь все было ясно: полет труден, но возможен. На месте произвели последнюю тщательную проверку материальной части и получили приказ: выполнить задание при первой возможности.

Прошло еще несколько дней, и самолеты поднялись в воздух. Их было 15. Командовал операцией лично Евгений Николаевич Преображенский. Его ближайшими помощниками в группах были капитан В.А.Гречишников и А.Я.Ефремов, штурманом летел П.И.Хохлов.

Мы получили сведения о вылете самолетов как раз перед моим отъездом на доклад в Ставку. Я был уверен, что первым будет вопрос: "Как дело с налетом на Берлин?" Приятно было доложить, что операция началась. Будем ждать результатов.

А вот что происходило на месте. В ночь на 7 августа самолеты с полным грузом едва оторвались от земли и, не теряя ни одной минуты, взяли курс на Берлин. Им не приходилось считаться с опасностью полета над морем или выбирать безопасный курс над территорией противника. Высота являлась их единственным средством защиты от зениток и истребителей. Немцы не ожидали такой дерзости, и, будучи замеченными, наши самолеты в первом полете не были даже обстреляны до конца бомбежки. Во время подхода к цели сигналами с земли их спрашивали: кто они и куда летят? Иногда, считая, что это сбились с пути свои, им предлагали сесть на один из ближайших аэродромов. Обманутые пропагандой Геббельса, будто "с востока опасности нет", наблюдательные посты в Германии предполагали что угодно, кроме возможного налета советских самолетов. Фашисты в эти дни еще рвались к Ленинграду, Москве, Ростову и думали, что они уже близки к цели. А в это время советские самолеты летели на высоте до 7000 м, чтобы сбросить бомбы на вражеское логово.

Берлин не был затемнен. Налеты с Запада были тогда еще редкими, слабыми, и жители столицы успевали подготовиться к ним с момента объявления воздушной тревоги. Скоро цель. По огням и контурам приметных мест, рек, озер, дорог штурман Хохлов уточнял свой курс и вел самолеты прямо на центр Берлина. Они уже над целью, а зенитного огня все еще нет. "Значит, не ожидают", - подумал Евгений Николаевич и устремленно продолжил полет. Наконец наступило время бомбить. Бомбы сброшены по цели. Самолеты, облегченные каждый на полтонны, качнулись и заметно быстрее полетели дальше. Наблюдать за результатом бомбежки уже не было возможности. Теперь прожекторы шарили по небу, а за ними - и разрывы зенитных снарядов. Они наблюдались сейчас вокруг самолетов.

Но что бы ни случилось дальше, а задание было выполнено. Это радовало всех, и опасность полета домой, ограниченность топлива или возможная плохая погода над аэродромом отступали на задний план.

Через тринадцать лет мы вместе с Евгением Николаевичем Преображенским летели в Порт-Артур и почти всю дорогу вспоминали военное время. Тогда-то и рассказал Преображенский подробности первого налета на фашистский Берлин. Правда, начался разговор с биографии Преображенского. Он немного налегал в разговоре на "о". "Вы где родились?" - спросил я Преображенского, в то время уже командующего ВВС Военно-Морского Флота. "Вологодский я", - ответил он.

Потом речь снова зашла о том первом полете, и я спросил у бывшего командира полка, были ли это для него самые трудные дни. "Нет, - не задумываясь, ответил генерал-полковник Преображенский. - Пожалуй, трудней всего было мне, когда позднее я сел между двумя фронтами и не знал, как выбраться оттуда".

Но речь пока шла о первых днях войны, и Евгений Николаевич удовлетворил мое желание. Он рассказал, что летчики его полка были самыми подготовленными. Они привыкли летать далеко в море, и водобоязнь для них была уже пройденным этапом. Каждый из них имел более 2000 летных часов на боевых самолетах. Из его слов я мог заключить, что о налете на Берлин они думали и до получения приказа из Москвы. Штурман полка П.И.Хохлов тщательно просчитывал расстояния. Линия фронта от Берлина была уже удалена более чем на 1000 км. Только острова Эзель и Даго располагались ближе к цели. Да и отсюда по прямой было около 900 км. Туда и обратно требовалось не менее 7 часов полета на высотах до 8000 м. К тому же почти до Штеттина нужно было лететь над морем.

"В самом конце июля в Беззаботное прилетел командующий ВВС ВМФ С.Ф.Жаворонков, - вспоминал Преображенский. - Началась тщательная проверка материальной части и подбор самых опытных летчиков. Мы понимали, какое значение имеет это задание, и готовились, не жалея сил. Потом полет в ночь с 7 на 8 августа 1941 г. Разбившись на три группы, на машинах, перегруженных до предела, поднялись в воздух с летного поля весьма ограниченных размеров. Лететь пришлось в облаках или над ними. А навигационное оборудование на самолетах того времени было неважным. Берлин был не затемнен, зенитные орудия не стреляли. И только когда мы сбросили бомбы, по нашим самолетам был открыт сильный огонь. Большое напряжение сил в полете сказалось потом, когда летчики уже подходили к своему аэродрому. У некоторых не хватало выдержки, и, когда самолеты шли на посадку, они бросали штурвал раньше времени, делали "козла", чего никогда не замечалось за ними до этого".

В чем дело? Почему фашисты разобрались не сразу, даже после того, как разрывы бомб в центре города оповестили их о налете? Газеты приписывали эти успехи англичанам. Сообщение было таким: "Английская авиация бомбардировала Берлин. Имеются убитые и раненые. Сбито шесть английских самолетов". На это англичане ответили: "Германское сообщение о бомбежке Берлина интересно и загадочно, так как 7-8 августа английская авиация над Берлином не летала". Даже здесь геббельсовские пропагандисты не удержались от лжи, выдумав миф о шести сбитых английских самолетах. Английские газеты не замедлили опровергнуть эту версию: самолеты союзников в этот день не появлялись над Берлином. Не верить этому не было оснований, и тогда пришлось сделать вывод, что этот успешный налет произвели советские самолеты. Вот тебе и скорая победа на Восточном фронте, вот тебе и уничтоженная советская авиация!

Сообщение об успешном возвращении самолетов и сведения о суматохе, которая была вызвана неожиданным нападением, обрадовали нас, и я немедленно по телефону доложил об этом в Ставку Верховного Главнокомандования. Больше всех и заслуженно радовались этому, конечно, балтийцы, на которых в то время напирал враг, и особенно летчики морской авиации. Так летчики флотской авиации первыми совершили налеты на Берлин. За первым последовали и другие. Но условия стали более тяжелыми. Теперь противник встречал наши самолеты ожесточенным огнем, едва они переходили береговую черту, а над Берлином действовала вся система противовоздушной обороны немецкой столицы. Приходилось разрабатывать каждый раз особую тактику. Выручала большая высота. Там, на высоте свыше 7000 м, оказались малоэффективными даже действия вражеских ночных истребителей со специальными мощными фарами и огонь немецких зениток.

Пришлось и нам усиливать защиту аэродромов Кагул и Асге. Туда были передислоцированы почти все зенитные средства островов и скромные истребительные силы. Гитлеровская ставка потребовала от своего командования "ликвидировать военно-морские и военно-воздушные базы на островах Даго и Эзель, и в первую очередь аэродромы, с которых производятся налеты на Берлин".

Налеты на Берлин превратились в длительную и сложную операцию. Они закончились 5 сентября. Когда мы оставили Таллин, обеспечение базирования авиации на островах стало невозможным. Всего было произведено десять налетов. Сброшено 311 бомб. Зарегистрировано 32 пожара".

Для меня навсегда остались в памяти не только налеты авиации на фашистский Берлин, но и фамилии тех, кому было присвоено звание Героя Советского Союза. Это Е.Н.Преображенский, П.И.Хохлов, В.А.Гречишников, А.Я.Ефремов, М.Н.Плоткин. [...]

 

Уголок неба. 2004